Миниатюры
new
Рассказы
Повести
Мой дневник
|
Поцелуй Родена (Романчик)
9Шинкарев приезжает с ночевкой, как водится. Сегодня мы устроили душевный мальчишник: сами приготовили ужин, после которого славно прошлись вдоль леса и часов до двух перемежали чай, коньяк и пинг-понг. Он проникновенно рассказывает мне о своих старшеклассницах, в которых неустанно влюбляется вот уже лет пятнадцать. Благодаря этому он в свои пятьдесят выглядит на сорок, а по остроте восприятия тянет на все двадцать. Я ему не завидую, потому что старшеклассниц нахожу престарелыми девушками на выданье, которые озабочены обустройством личной жизни. Возможно, я неправ — у каждого свои личные предустановки. По умолчанию.
Утром мы отсыпаемся до одури, и когда после позднего завтрака проводим разминочную партию в теннис, звонит она.
— Привет! Представляешь, я уже освободилась, — соловьиной трелью льется из трубки ее голосок. — Вот выехала на кольцевую. Что-нибудь надо нам купить?
С ума сойти, просто пай-девочка. Уже освободилась. От всего, вероятно. В первую очередь, от давления своего либидо. Заслушаешься: «надо нам…»
— Да нет. У нас всё есть. Приезжай скорее. Мы тебя ждем.
Через час она паркуется возле дома. Мы с Шинкаревым выходим ее встречать.
— Ну, как тут у вас, без меня?
— Ужжасно, солнышко, — трагически изрекает Шинкарев, театрально заламывая руки. — И больно, и грустно, и некому что-то пожать! Мы со вчерашнего вечера сидим, маемся, переживаем: ну, как же ты там, без нас!
— Да-да-да, — подыгрываю я. — Волнуемся не на шутку: не скучаешь ли, не плачешь ли навзрыд!
— Так! Они опять против меня что-то замышляют! — восклицает она, щуря глаза.
Мы обнимаемся, чмокаемся и улыбаемся друг другу. Вдруг Шинкарев, пристально глядя на мою проказницу, выдает не предусмотренное сценарием:
— А ты прекрасно выглядишь. Даже засосы на шее тебя украшают…
Возникает шекспировская пауза. Но она быстро берет себя в руки.
— Это комариные засосы, дурачок! — насмешливо отмахивается моя прелесть.
— Нет-нет, — вступаюсь я. — Это я бываю избыточно нежен. В пылу неудовлетворенной страсти. Практически себя не контролирую. Так что даже сам потом не помню, куда кого покусал…
Мы дружно смеемся и больше не возвращаемся к ее шее. Но я замечаю, что она немедленно уходит переодеться, причем выбирает из своего гардероба блузку с высоким воротничком. В такую-то жару. А вниз надевает купальник с лямочкой, которая завязывается на шее, — маскировка максимально возможная. Прелестно.
После полдника я провожаю Шинкарева на электричку. Мы неторопливо бредем тенистой лесной тропинкой вдоль берега озера. Навстречу то и дело попадаются отдыхающие: правильные семейки в составе мамы, папы и одного-двух детишек; ухоженные бабушки с еще более ухоженными внучатами; молодые пары, не обремененные пока ничем, кроме томной страсти. Изредка нас обгоняют стайки подростков на велосипедах.
— Ты что, правда, заметил что-то подозрительное у нее на шее? — спрашиваю я у наблюдательного Шинкарева.
— Да нет, — смеется он. — Просто дурачусь. Раскачиваю лодку…
— Ты с этим поосторожнее, — тоном заговорщика произношу я. — Вон как девочка перепугалась! Дело в том, что у нее действительно есть любовник…
Шинкарев делает вид, что не услышал ничего особенного. Но я вижу, как загораются его глаза — непроизвольная реакция на горяченькое. Или влажненькое. С запашком. Спонтанная эрекция. На то, что плохо лежит. Плюс натуральные феромоны. Он-то думал, у нас крепкая семья: муж, жена, путы, узы, работа, отдых, постель, сон, теннис, полдник. И вдруг: любовник! Разгерметизация отсека — дыра прямо в открытый космос!
Не понимает, дурилка, что потому она и крепкая, что система не замкнутая: энергия поступает снаружи, циркулирует внутри и при необходимости стравливается в ту же дыру. Вот он только что показал, что моя Мартышка ему небезразлична — если плохо лежит, то почему нет? — наш педагог вечно голоден до нежного и податливого. Кобель...
|
|