Миниатюры
new
Рассказы
Повести
Мой дневник
|
Поцелуй Родена (Романчик)
4С Родионом они вибрируют, как два камертона, попавшие в резонанс, — я уверен. Можно только порадоваться за мою взрослую девочку. Когда я представляю их поцелуй, я ставлю себя то на его место, то на ее. В сущности, какая разница? Речь идет о желании, а не о том, чей язык сейчас внедряется в чужой рот и чьи губы его сосут, — это вибрация материала, вибрация нежнейшего мрамора. Посмотрите: нежность перетекает друг в друга, наполняя оба сосуда. Закон сообщающихся сосудов — это про любовь. Это ужасно возбуждает. Роден, безусловно, гений.
Поцелуй Родена, моя девочка, моя маленькая Мартышка. Иди, сделай это. Отдай ему свою нежность, воспламененную желанием. А я сделаю слепок вашей любви. Я тоже мастер. Какой-никакой.
Желание обнаруживает себя через активность и через пассивность, через силу и через слабость, через грубость и через нежность — меня как мастера возбуждает любое проявление чужого желания, энергия воспламеняющейся страсти. Для чего художнику натура? Я скажу: ее живая искра воспламеняет и мой керосин, вызывает вибрацию и моих крыльев. Вот почему мы любим подглядывать за теми, кто занимается любовью…
Однажды я наблюдал, как пожилая женщина, рентгенолог, отсасывает у мальчишек-восьмиклассников. Тех направили в кабинет флюорографии за справочкой: «органы грудной клетки без патологических изменений». Их было десятка полтора, не меньше, — целый класс мальчиков. Девочки видимо проходили в это время другого доктора. Уж не знаю, как там было, в том кабинете, — мне по чистой случайности посчастливилось оказаться именно в этом: я прятался за массивным рентгеновским оборудованием под пеленой флюорографического полумрака.
Школьники заходили по одному.
— Следующий. Раздеться на кушетке до трусов. Потом подходим ко мне. Фамилия?
— Мельниченко.
— Имя-отчество?
— Александр Михайлович. Носки снимать?
— Не надо. Подходим в носках. Поживее. Так. Встаем на ступеньку. Ко мне боком. Прижимаемся грудью к аппарату. Да что ты попу назад отклячил, всем телом прижмись. Знаю, что холодный, потерпи чуть-чуть, не маленький.
Она кладет руку ему на ягодицы, ощупывает, ласково хлопает по попке, двигает ее вперед. Другую руку прижимает к трусам спереди.
— Ну вот, так хорошо. Дышим глубоко.
Ее правая рука находит член и исследует его через трусы.
— Еще дышим, умница. Хороший мальчик. Хороший пальчик. Письку дрочишь?
— Ммм...
— Дрочишь. Вижу. Так. Повернись ко мне лицом. Хорошо. Приспусти трусы. Ниже, ниже. Не бойся, никто тебя не укусит.
Щекочет член языком. Подлизывает яйца. Дрочит рукой быстро-быстро.
— Так приятно? Хорошо. Дыши. Умница.
Берет член в рот и неистово сосет его. Руками при этом массирует ягодицы мальчика, притягивает его тело, вжимает его в себя, как будто хочет заглотить всего целиком. Бедняжка тяжело дышит. Она отрывается от лакомства.
— Ты не болтун?
— Нее...
— Хорошо, хорошо, умница. Дыши. Не дыши! Хочешь кончить?
— Угумм...
— Зайка!
Снова дрочит ему рукой, медленно вводя между губами. Сжимает в корне и снова сосет — медленно, смачно причмокивая. Возится с яичками, трогает их, щекочет, сжимает.
— Ммм, ммм…
Она сосет все быстрее и быстрее, предвкушая вскорости фонтанчик юношеской спермы, зная ее острый и свежий вкус. И вот она уже идет по проводам, стремится, прорывается — молодая, буйная, разгоряченная — хлещет через брандспойт, пенис, хуй мальчика, школьника, ребенка, возбужденного ее женским желанием. Похоть, вдохновленная похотью. Она глотает свой десерт, свой честно заработанный полдник, и сама заботливо натягивает на мальчика трусы.
— Иди, одевайся, Мельниченко. Справку получишь в регистратуре. Не забудь, что обещал не болтать. Не позорь ни себя, ни других. Договорились?
— Угум.
— Хорошо.
Она пишет в журнале, пока он одевается, как будто делает отчет о проведенной процедуре: физические параметры пациента — длина, толщина, температура полового члена, сила и скорость возбуждения по шкале Рихтера-Вебера, степень эмоционального отклика в единицах Кона-Лагранжа. Время от времени она отрывается от журнала и заправляет руку в промежность, чтобы коснуться своего лона — она течет, как сучка.
— Следующий. Раздеваемся на кушетке до трусов. Потом подходим ко мне. Носки можно не снимать. Фамилия?
— Одинцов.
— Имя-отчество?
— Олег Николаевич.
— Поживее, Одинцов. Сколько еще там ваших, в коридоре?
— Не знаю, человек восемь, кажется. Щас посчитаю: Гордеев, Анисимов…
— Не надо считать. Скорее ко мне. Так. Поднимаемся на ступеньку. Встаем на коврик. Ко мне боком. Прижимаемся грудью к аппарату. Да что ты попку назад отклячил, всем телом вперед! Знаю, что холодный. Потерпи чуть-чуть, не маленький.
Берет его за ягодицы, мнет попку, похлопывает, подталкивает вперед. Правая ее рука уже наготове: как только тело мальчика податливо прижимается к ее горячей ладони, пальцы отыскивают через трусы новую колбаску, ощупывают ее легким беглым движением, пощекотывая.
— Ну вот, так хорошо. Дышим глубоко. Не дышим!
Видимо она находит на этот раз нечто выдающееся — по размеру ли, по твердости, по быстроте эрекции, — поскольку возникает значительная пауза; при этом оба тяжело дышат.
— Ооо, какая шишечка! Совсем большой мальчик. Не стесняйся, спонтанная эрекция, это бывает. Я же доктор, мне интересно. Онанизмом занимаешься?
— Нну, иногда…
— Покажи, как ты держишь. Повернись ко мне лицом.
Она сидит на стуле перед стоящим на возвышении пациентом — я вижу их в профиль: женщина приближается лицом к его вздыбленной пипирке — тоненький стволик, похожий на кошачий, торчит под сорок пять градусов к горизонту; мне кажется, она обнюхивает его орудие — она же доктор, ей интересно! — а мальчик, держа членик в самом основании, двигает рукой вперед-назад. Она простирает руки вперед, обнимает мальчика за попку и подтягивает к себе все ближе, ближе, ближе…
Я не выдерживаю и бурно оргазмирую в штаны, — оказывается, все это время я мастурбировал, сжимая член бедрами. Интересно, сколько раз кончила она? Ну, уж точно, что не один. Раз пять, я думаю. Вполне вероятно...
|
|