сегодня 15 сентября, понедельник. Но и это пройдет... Впрочем, я лгу.


Disclaimer · Новости · Отзывы · Ссылки ·
Контакты · Добровольные пожертвования

Мой дневник

Мой дневник




Поставьте к себе на сайт баннер:

Код:
<a href="http://alokis.com" title="Алеша Локис. Запретные влечения"><img src="/Images/banner88x31a.gif" alt="Алеша Локис. Запретные влечения"></a>
еще варианты:


Мои друзья:

Белые крысы



1 345678910111213141516

2

Подписание договора прошло гладко или, лучше сказать, традиционно формально: мы всего-навсего продлили предыдущий, проиндексировав стоимость работ. Никакой делегации из министерства не было, да и не должно было быть, — эта моя выдумка имела целью лишь сгустить краски, усугубив важность предстоящего мероприятия. Общаясь со своими коллегами из руководства завода «Контур», всегда принимавшими меня как дорогого и важного гостя, я был слегка рассеян: на заботливые вопросы о самочувствии пришлось отвечать, что неважнецки выспался в поезде, и даже отказаться от предложенной баньки с банкетом — мы ограничились лишь скромным коньячным возлиянием в кабинете директора, после которого я почти поспешно распрощался и вышел на воздух.

Полуденное солнце припекало грязные обочины, местами оголяя асфальт, — из-под просевших сугробов бежали быстрые ручейки, устремлявшиеся сквозь продолговатые отверстия дорожных люков прямо к центру Земли, заставляя чугун торжественно звучать эхом звонкой весенней увертюры, — милым уху ласковым журчанием освобождаемой талой воды. Напоенный испарениями душистый воздух клубился маревом, оптически искажая очертания придорожных деревьев: трепетные пихты дрожали матовым сукном ломберных столиков, в то время как липы с вязами силуэтно чернели обнаженными кронами на голубом холсте мартовского неба.

На этюды! — вспомнилось мне не то барбизонское, не то передвижническое. — Купить даммарного лаку, достать с антресолей старенький мольберт — краски наверняка все живы, а что им будет в свинцовых тубах! — облачиться в дедовский тулуп до пят и выйти, что называется, на пленэр, в природу — в свежую сосновую раму пейзажа, щедрым пастозным мазком бросая на холст белизну облаков и синеву теней.

Я пошел вдоль улицы, пьяный каким-то бесшабашным счастьем сбежавшего с уроков школьника, которому оторванная от забора палочка становится вдруг важнее всех богатств мира; я странным образом охватывал сейчас все в целом, умея соединить тонкой, но прочной связью кривизну заворачивающей за угол тропинки и вероятность задержки заводом «Контур» поставок по контракту, подчиняя то и другое некоему универсальному закону глобального развития, открывшемуся мне только что в этом забытом богом городке под звук мартовской капели.

Бросить все к чертовой матери и переехать сюда жить — тихо и скромно? Купить домик, топить печку, завести собаку. Простую дворнягу…

Или, наоборот, подсуетиться, привлечь связи, обанкротить этот «Контур» — все к той же чертовой матери? Завладеть крупным паем, возродить предприятие. И опять-таки переехать сюда жить, хотя уже не так тихо и не так скромно: отстроить коттедж, топить камин, завести дога…

Я мог всё в тот памятный час легкой удачи, я обладал практически неограниченной потенцией свершений, как обладает ею мой прототип, — сбежавший с уроков школьник, ибо только такой и может сделаться в одночасье олигархом… В подтверждение этого гениального состояния собственного могущества я тут же совершил не свойственное мне в норме бытовое деяние: на вопрос бомжеватого старца, не найдется ли немного мелочи, недостающей до нужной суммы, я весело ответил в его небритое лицо: ГОВНО ВОПРОС! И выдал просителю новенький червонец.

— Это… замного будет, — смущенно бормотал тот, пятясь, и пятился так до самого ларька с искомой продукцией.

Безусловно, и подписанный договор являлся пусть моей скромной, но все же победой; и коньяк был вполне хорош, и погода, и весна, и пейзаж были благостны — все сошлось сейчас в моем персональном пасьянсе, — но самый дорогой экспонат этого чудесного дня лежал у меня в бумажнике в специальном отделении для кредитных карт — маленький листочек в клеточку, на котором было старательно выведено детской рукой: Ивановы Саша, Таня, Анисья Матвеевна, Люся, Костя — ул. Коммунистическая, д. 7, кв. 36. Тел. 2-15-84.

Эта бумажка грела мне душу — ее теплое излучение проникало сквозь толстую телячью кожу портмоне и распространялось по всей груди, доставая до самого сердца, — она была моим личным солнышком, спрятанным у меня за пазухой, и это маленькое светило тайно подмигивало солнышку на небе, пускавшему игривые ручейки из-под истекающих нежностью мартовских сугробов; хотя тогда я не мог еще знать, что тот тетрадный листочек — это билет на ночное путешествие в семью Ивановых, моя плацкарта, гарантирующая предъявителю одно спальное место рядом с Костей и Люсей — валетом, королем, тузом, а возможно и джокером. Этого я не знал, не вожделел, не алкал — я лишь тихо трепетал от доброты мира, раскрывающегося мне широко и доверчиво, — по-деревенски наивно и по-женски влажно.

Я прогулялся по городу, забрел случайно на кладбище, зашел в церквушку, постоял молча, втягивая в себя патриархальный дух мытых деревянных половиц, ладана, зажженных свечей, темных икон, приглушенных шагов, напевных голосов, осторожных шепотков. Мне поклонилась девушка в черном — наверное, обозналась? — но у меня отпечатался в памяти бледной фреской этот ее едва заметный кивок и опущенные долу ресницы: монашенка?.. дочь служителя?.. осиротевшая прихожанка?

Я завернул в притвор и опустил в ящичек для пожертвований отнюдь не формальную сумму, после чего купил три свечки и поставил их под образами. Когда я, умиротворенный, вышел на свет и вновь окунулся в гул, гомон, журчанье и лепет, то неожиданно ясно почувствовал, что голоден.

Ресторан при гостинице оттолкнул меня, просветленного, табачной затхлостью и грубоватым гоготком из дальнего угла зала; дешёвская столовка близ заводской общаги отвратила алюминиевым лязгом, смешанным с запахом тефтелей; посему я решил не связываться с общепитом, отыскал рынок и забрал у румяной крестьянки последний оставшийся литр утрешнего молока, правда, в гадкой пластиковой бутылке из-под пепси, — я предпочел бы керамический кувшин или уж, на худой конец, незабвенную молочную бутыль с широким горлом и крышечкой из фольги. Молочница же мне и поведала, где можно купить свежего хлеба, — за углом, к моему полному восторгу, оказался местный хлебозавод с пристроенной к воротам торговой точкой для реализации свежей выпечки.

Я взял буханку горячего ржаного хлеба и не удержался, чтобы прямо у прилавка не оторвать хрустящую горбушку с головокружительным запахом далекого моего детства. Сделав восхитительно глубокий глоток почти забытого за городской жизнью натурально-коровьего молока, тут же воспарившего к нёбу привкусом сена, хлева, избы и еще бог знает чего, хранящегося на обочинах генетической памяти, я пошел неведомо куда, по диагонали через дворы, жуя хлебную корочку и приходя к выводу, что нет никакого смысла банкротить «Контур», — с меня довольно простого дома, простой печки и простой собаки, а серьезная собственность в виде коттеджа с камином и догом потребуют серьезной заботы о надлежащей охране, не говоря уже о налогах, воровато подмигивающих разумной необходимостью их минимизировать.

Я пересек несколько дворов в поисках подходящего местечка для трапезы и, наконец, вышел к искусственному возвышению между типовыми пятиэтажками — судя по всему, это было бомбоубежище, замаскированное под скверик с детской площадкой наверху. Взойдя по ступенькам, я облюбовал себе качалочку — подвесную скамейку, накрытую гофрированным козырьком, — и расположился промеж железных цепей, которые на попытку качнуться ответили страдальческим скрежетом. Устроив рядом с собой рюкзак с вещами и документами, я распрямил плечи и предался насыщению давно подсасывавшего желудка нехитрой деревенской снедью — с чувством и с расстановкой.

На возвышении было уже сухо, кое-где даже показалась трава, и от ее светлой зелени молоко казалось чуть сладковатым. Я во всех смыслах упивался этой природной влагой, этим животным питательным экстрактом — как телёнок, присосавшийся к мамкиной титьке: громкое чмоканье, тихое мычание, соломенные шорохи и разливающееся по телу благостное сытое тепло. Задумавшись о том, какие, должно быть, неведомо важные компоненты входят в меня с этой белой биологической жидкостью, я рассеянно блуждал взглядом по фасаду ближайшего флигеля, вылупившегося на меня двумя сотнями одинаковых стеклянных квадратов, не подозревая, что один из них является «дверцей за старым холстом», ключик от которой лежит у меня в кармане: на пятом этаже, в седьмом окне справа, за тюлевой занавеской третьеклассница Люся Иванова, склонив набок растрепавшиеся косички, торопливо выводила между тетрадных линеек: «Упражнение №10», — предлагавшее всем прилежным мальчикам и девочкам «определить главные и второстепенные члены предложения».

Не мог я догадываться и о том, что коровье молоко — не единственная субстанция, могущая насытить меня такой силой и радостью — теми атрибутами вселенской гармонии, которая входила в меня сейчас в этом заброшенном сквере над уже лишенным смысла бомбоубежищем. Быть может, иллюстрируя это состояние, на глаза мне попался лист железа, закрывавший прореху в заборе, — прежде этот лист был составной частью большого панно, очевидно, агитационного, ибо с него проникновенно смотрел гордый юноша с ясными голубыми глазами, какими смотрят только в светлое будущее и только абсолютно правильные юноши, которые преданы правому делу, живут не просто так, а во имя или во благо, работают и учатся, причем учатся трижды, а работают не ради денег и славы, и в свободное время посещают культурные мероприятия, читают рекомендованные книги, занимаются физкультурой и спортом, но никогда — онанизмом! — не таким ли молодым человеком ощущал себя некогда и я?

Хлеб был съеден и молоко вылакано до донца. Я прикрыл глаза. Городок миролюбиво фонил своими будничными звуками: где-то тарахтела водокачка, кому-то назойливо названивал телефон, кого-то протяжно и требовательно звали домой. Меня грело то, что здесь, в этом маленьком населенном пункте, я никому был не нужен, никому не был должен — я мог позволить себе быть таким, каким я хочу быть, начав с чистого листа. Могу пойти на вокзал, купить билет на ночной поезд, и до полуночи коротать время: сходить в кино или посидеть в кафе… Могу найти автовокзал и уехать ближайшим автобусом — тогда уже к ночи буду дома… Могу еще пройтись по городу, поглазеть по сторонам — вдруг и правда надумаю сюда перебраться когда-нибудь…

Вероятно, мне хотелось тянуть время, продлевать этот день еще и еще, не создавая себе символов его завершения, каковыми всегда становятся планы на будущее. Поэтому я медленно встал, накинул на плечо рюкзак и, не принимая никакого решения, вышел на ближайшую улицу. «Ул. Коммунистическая, 7» — прочел я на торце дома, возле которого провёл последние полчаса. Не поверив своим глазам, я бережно достал из бумажника заветный листочек в клеточку и сличил адрес с указанным в нем, — всё совпадало. Но, еще почему-то сомневаясь, я зашел во второй подъезд с табличкой «кв.20-38» и, принюхиваясь, стал подниматься по лестнице.

Давно не крашеные стены были усеяны образчиками местного фольклора, по преимуществу школьного. На площадке между первым и вторым этажами я узнал, что «ГОША ЛОХ», а «МАША КОРОВА»; на следующей площадке стали встречаться знакомые имена: «КОСТЯ + ВЕРА = Л», — прочитал я любовно выведенное уравнение с одним неизвестным, которое, впрочем, легко угадывалось, равно как и авторство, если принимать во внимание характер почерка, изобилующего романтическими завитушками, — так могла написать только сама Вера либо ее ближайшая подружка, посвященная в тайну буквы Л. Про Люсю, однако, стены умалчивали. Вероятно, ее время еще не пришло.

Квартира 36 оказалась на последнем, пятом этаже. Я подошел к простой коричневой двери и прислушался. Внутри играла музыка — что-то танцевальное, довольно ритмичное, но с ясно обозначенной мелодией, — кажется, из репертуара Уитни Хьюстон. Я прислонил ухо к двери и затаил дыхание: точно, Could I Have This Kiss Forever. Дав волю воображению, я представил себе танцующую Люсю, недавно прибежавшую из школы, — одна дома! — и переодевающуюся под страстные завывания мулатки, чарующей слух белого человека.

Вот Люся бросает в угол школьный ранец, вскидывает вверх руки и, раскручивая узеньким телом невидимый обруч, ритмично подергивается перед маминым трюмо, одновременно расстегивая платьице, которое тут же чайкой летит на диван, — танец теперь продолжается в белой трикотажной футболочке и колготках, сквозь которые просвечивают светлые трусики.

Люсино лицо не выражает — не умеет еще выражать — чувственности, сочащейся сквозь звуки песни, — девочка просто подчиняется этому ритму, которому невозможно не подчиниться. При этом ее высвобождающаяся энергия совсем невинна, поскольку выражаемое телом не имеет словесных определений в сознании: пластика может выглядеть даже похотливой, но самой Люсе неведомо, что именно люди называют похотью. Выражение ее глаз почти лишено налета порочности — и только пристрастный наблюдатель вроде меня уловит в нем оттенок томления: одна дома танцует девочка. Девочка. Дома. Танцует. Одна.

Я стоял на лестничной площадке перед дверью, не рискуя позвонить, бережно сохраняя в себе состояние того же томления, — не определяемого с помощью слов, — наслаждаясь, упиваясь этим ранневесенним предчувствием вкуса талых вод, чуть пресноватых, как бы нечаянно-стыдливых, случайно пробившихся из подтаявшего сугроба.

Я так и ушел — спустился по лестнице мимо смешных и наивных граффити, мимо видавших виды обглоданных табуреток, выставленных на площадки для курильщиков, но внизу не удержался, остановился и начертал на свободном участке стены прекрасное слово «ЛЮСЯ» и добавил рядом символическое сердечко. Потом, посмотрев на свое творение критически, я пририсовал к сердечку цветок с одиннадцатью лепестками, два из которых уже облетели, и меленько подписал их: «любит», «не лю»... На этом месте в авторучке кончилась паста, и я подумал, что это хороший знак, — ведь паста могла кончиться еще утром, во время подписания договора…


1 345678910111213141516

Архив новостей

02.05.13 Безусловная польза регулярной половой жизни
09.03.09 Anastasia Chernyavsky Photography
08.03.09 Алиса в Коробке со специями
07.03.09 Весна. Истома... Секас?
06.03.09 Феи и эльфы на ладони
Disclaimer · Новости · Отзывы · Ссылки · Контакты · Добровольные пожертвования
Митя и Даша · Последняя жизнь · Чепухокку · Электрошок · Пазлы · Процедурная · Божья коровка · Лолка · Доля ангела · Эффект бабочки · Эбена маты · Андрей Тертый. Рождество · Хаус оф дед · Поцелуй Родена · Белые крысы · Маслята · Смайлики · Три смерти · Ехал поезд запоздалый · Гиперболоид инженера Яина · Стилофилия · Школьный роман · Родинка · Лихорадка Эбола · Красненькое оконце · Версия Дельшота · Смертное ложе любви · Bagni Publici · Смерть Междометьева · Пелевин и пустота · Сладкая смерть
В оформлении использованы работы: САЛЛИ МАНН, ТРЕВОРА БРАУНА, ДЖОКА СТАРДЖЕСА, РЮКО АЗУМЫ, СИМЕНА ДЖОХАНА, МИХАЛЬ ЧЕЛБИН и других авторов, имена которых нам не известны, но мы будем признательны, если вы сообщите их в редакцию сайта.
Copyright © , 2008-2018.
При использовании текстов прямая активная ссылка на сайт обязательна.
Все права охраняются в соответствии с законодательством РФ.