Миниатюры
new
Рассказы
Повести
Мой дневник
|
Родинка (геоэротический роман)
13 Апартаменты оказались квартирой-студией на седьмом этаже шикарного жилого комплекса с охраной, парковкой и бассейном в уютном закрытом дворике; бесшумные скоростные лифты, кондиционеры, вид на Средиземноморское побережье с лоджии и на горы с другой стороны флигеля. Кристина, одержимая авантюрными помыслами, решила попробовать и не пожалела: здесь было безопасно, удобно, вкусно и, в общем-то, интересно — быть может, за счёт новизны ощущений. Несколько странным казалось то, что Пако не пристаёт пока с обычными мужскими надобностями, лаская её лишь взглядами. Хотя навещал он свою новую сотрудницу ежедневно: приносил деньги, давал инструкции, расспрашивал о московской жизни, рассказывал о местной — они проводили вместе не менее двух часов, обычно за ужином и после него.
Как-то особенно по-матерински Пако заботился о её питании и физическом здоровье вообще: категорически запрещал находиться среди курящих, вытаскивал на пешие прогулки, показывая окрестности, и заставлял регулярно плавать. При этом многозначительно намекал, что Кристина ему нужна юной и красивой — со свежим дыханием и блестящими глазами, — в противном случае её ждёт расторжение контракта. Кристю это не тяготило — она и без его рекомендаций любила свежий морской воздух и приятную усталость в мышцах после бассейна. Кроме того, в соседнем квартале она обнаружила теннисный корт, где можно постучать по мячику и заодно пообщаться с отдыхающими — спасибо Гудковцу, который преподал Кристине азы теннисной техники. Так что свежесть Кристиного дыхания была обеспечена образом жизни. А блеск её глаз имел истоки в тех же замысловатых биологических механизмах, что ведают бертолиновыми железами, ответственными за выделение любриканта.
Вот фокус: девочку с малых лет тайно посвящали в самые что ни на есть взрослые игры, строго запретные для большинства детей, а она выросла такой «правильной»: не пьёт, не курит и даже не красится! В самом деле, Кристя была равнодушна к косметике — её от природы бархатистая персиковая кожа, влажные коралловые губы, длинные чёрные ресницы почти не требовали вмешательства и уж тем более применения химических заменителей. Куда как больше её возбуждала достойная оправа: диковинная тряпица, экстравагантный автомобиль, фешенебельный интерьер. Против косметики работали ещё два фактора — хотя, возможно, они-то и были определяющими: во-первых, женский камуфляж плохо совмещался со спортом, а во-вторых, именно без него Кристина приобретала законченный образ маленькой девочки.
Был случай: Гудковец соблазнил Кристю красивой коричневой сигариллой. И она, привыкшая чутко прислушиваться к своим ощущениям, сделала вывод: тлеющая какашка негра. Более того, секс после табачной преамбулы был отчётливо менее ярким — как если бы часть своего наслаждения она потратила на курение: выпустила его из груди вместе с тоненькой струйкой дыма, растаявшей в предвечернем небе. Максим Иваныч тогда вывез Кристину на пленэр: берег Химкинского водохранилища, маджентовый закат над чёрной полоской леса, лёгкий озноб от прохладной, пахнущей рыбой воды…
Плутая в лабиринтах своих чувствований, Кристя сформулировала: табачное марево помогает забыть то, что помогает вспомнить приближение оргазма. То, о чём тут шла речь, оставалось загадкой, недостижимым пределом — быть может, выходом из лабиринта, — но курить и сексить означали для неё действия в противоположных направлениях, хотя и в одной плоскости. Особенно это прояснялось после сексуальной разрядки: восторг оргазма всякий раз приоткрывал Кристе нечто, имевшее место в момент её зарождения — как если бы перед её взором возникла картина Большого взрыва: величественное безмолвие, где устанавливается новый порядок вещей: законы притяжения и система координат.
А за кадром этого безмолвия проступали голоса, прекрасные и певучие, которые — она точно знала! — могли объяснить всё. Но времени слушать их никогда не было: налетали гудковецкие ветра с горьковатым привкусом табачного дыма — они надували упругие паруса сознания, выносившие её из закоулков памяти через входные ворота — лабиринт в очередной раз был не пройден. И чтобы вернуться к нему, потом приходилось начинать всё сначала: снимать одежды и подставлять под ласки родинку…
Так до Кристи дошло, что люди курят табак вместо сиюминутного секса — как паллиатив, за неимением возможности здесь и сейчас заняться любовью и получить вход в свой лабиринт Вечности. К курящим с тех пор Кристя относилась с жалостью, особенно, когда ловила на себе затуманенный взгляд мужчины, глубоко затягивающегося дымом папиросы, — ей хотелось немедля снять трусы и показать ему родимое пятно, дабы вернуть несчастного в число потенциальных потребителей её любриканта — охотников за нектаром страсти, — вместо которого он, этот прекрасный боевой самец, бездарно втягивает в себя яд.
Иногда Кристе казалось, что она видит их насквозь, этих обделённых доступным сексом мужчин, мальчиков, девочек, молодых и не очень женщин — всех, кто вынужден сосать бонбошку со смолистым зельем, вместо того, чтобы предаться желаемому. Вот, к примеру, подросток с сигареткой: глазёнки бегают беспокойно — школота школотой, — курит нервно, как дрочит, часто сплёвывает: слюни текут — мечтает о сочной тёлке лет двадцати восьми — он сказал бы: хочу бабца!..
А вот, кстати, вполне ему подходящая пара — знойная шатенка за сорок, вкусно затягивается, закатывая глаза аж под брови, сытые холёные телеса — хочется сказать: едрёна мать! — она бы дала школяру простреляться, подставила бы ему свою мишень с неровно перфорированной тёмной сердцевиной: восемь, девять, десять — одна сплошная рваная рана, пробоина от былой пальбы: Рота, цельсь! Первый взвод, пли! Этакая текучая сучка — она бы за неделю отучила мальчишку от заменителя: пахал бы физически — секс как спорт, не до курева! В самом деле, ему четырнадцать, ей где-то сорок два — идеальная пара: сумма возрастов пятьдесят шесть, делим пополам — двадцать восемь. При спаривании она молодеет в полтора раза, он взрослеет вдвое — ведь оба хотят именно этого! Но взамен такой отличной возможности оба курят табак — чтобы только не сойти с ума от накатывающего желания…
Или этот седовласый господин с сигарой — сколь сладострастно скользнул он взглядом по Кристиным бёдрам, даже, кажется, юбка шевельнулась — о, маэстро телекинеза, — при этом делает неприличные движения губами, как будто причмокивает, а то обсасывает кончик сигары — у этого тоже текут слюни, — ему бы, пожалуй, чего помладше: лолочку лет десяти-одиннадцати, самое преддверье пубертата — он бы почмокал её как раз в преддверье. Что приятно бы девочку удивило: сколько можно шликать средним пальчиком — то ли дело горячий язык маэстро… Ему шестьдесят, плюс её звонкий гривенник — итого семьдесят на двоих; делим пополам: по тридцать пять на душу — какой гармоничный союз!.. К девочке господина, конечно, не допустят. В результате через годик-другой она закурит, убивая в себе желание сексить. А он в свою очередь — тоже через годик-другой — умрёт от рака лёгких…
|
|